Обратная сторона пути - Страница 77

Ни предварительного минометного обстрела.

Ни короткой перестрелки на стенах.

Ни беспорядочной пальбы, беготни и панических воплей, коими сопровождались захват города и последующие грабежи.

И проснувшись — или, вернее будет сказать, очнувшись? — долго не мог понять, где находится и что вокруг происходит, почему он лежит на полу и что за странная косая крыша над ним… Пока не очухался окончательно и не рассмотрел, что не крыша это вовсе, а покосившаяся стена, и не рухнула эта стена на забытого пациента лишь потому, что на пути ей попался стол, а стол устоял потому, что стена цельнофанерная. Но вот сверху на ней — если вид из окна не врет — лежит действительно крыша, и лучше из-под этого ненадежного бутерброда поскорей выбираться, пока все не рухнуло. И как только док не боялся жить в такой развалюхе?… И где он сам? Не придавило ли его?

Осторожно перебирая локтями, Кангрем выполз через уцелевшую нижнюю половину двери и с трудом встал на ноги, оглядываясь по сторонам. Он все еще плохо соображал, что происходит, его до сих пор тошнило, а воспоминания о вчерашней пьянке и сегодняшней эвакуации были смутны и невнятны.

Потом он увидел свой дом. Вернее, то, что от него осталось.

Лицо и спину словно обдало морозом.

Неосознанно Витька сделал несколько шагов на внезапно одеревеневших ногах, зачем-то уверяя себя, что его гости могли выйти на улицу или спуститься в подвал… Впрочем, вряд ли в подвале кто-то мог спастись…

Он беспомощно оглянулся, словно пытался найти объяснение случившемуся, и увидел нацеленное на него дуло винтовки. И не одно.

Солдат что-то сказал, красноречиво шевельнув стволом. Кангрем не понимал наречий Чигина, и в «лютике» они у него не значились, но жест был понятен без слов.

«С днем рождения, Витек…» — горько сказал он сам себе и послушно поднял руки.

Неизвестный строитель, создавший храм Белого Паука, наверное, был или сумасшедшим, или истинно избранным своего жестокого бога. Нормальный человек не смог бы построить здание и расчертить двор перед ним таким непостижимым образом, что, залитый солнцем, храм производил еще более гнетущее и устрашающее впечатление, чем во мраке ночи.

Прежде Харган не обращал на это внимания, но сейчас, стоя посреди двора в ожидании очередного включения портала, он особенно остро ощущал тягостное, подавляющее воздействие этого места. Может быть, потому что Азиль рядом с ним не было. А может быть, потому что подсознательно чувствовал: несмотря на все его ухищрения, она рано или поздно все равно здесь будет.

Он пытался. Честно пытался послушаться умных советов и сделать то, что должен, — для наставника, для дела, которому служил, для собственного ускользающего рассудка, в конце концов. Вчера он полдня разговаривал сам с собой у зеркала, окончательно уподобившись помешанному, и убеждал себя во всем том, в чем днем раньше убеждал его советник. Вернее, та его часть, которая еще сохранила способность мыслить разумно, убеждала ту, которая уже рехнулась окончательно. Увы, первая значительно уступала второй в живой силе и технике и была тупо задавлена количественным превосходством. Вечером он опять пришел к Азиль. Прекрасно зная, что не должен, что губит себя, что его не любят, не ждут и принимают только из жалости, — все равно ничего не смог с собой поделать.

Рано утром, нежно лизнув на прощание спящую нимфу, он попытался последовать еще одному совету и наведался в тот самый храм посреди пустыни, хотя особых надежд на милости чужих богов не питал. Невидимый для одинокого служителя, подметающего зал, Харган стоял на коленях у пустого алтаря и честно просил прощения у мстительной богини, уверял, что все понял и больше так не будет, обещал вернуть украденную статуэтку, как только ему самому ее вернет Повелитель…

Видимо, либо советник ошибся и богиня не имела отношения к его несчастьям, либо она просто не приняла его извинений. Никакого просветления в мозгах не наступило. Когда настал час собираться, он честно зашел к Азиль — или, вернее будет сказать, сам себя силком притащил, — постоял, посмотрел в ее полные недоумения глаза, безмолвно вопрошающие, не одурел ли он окончательно — днем являться? Даже открыл рот, чтобы объяснить. И опять не смог. Молча развернулся и вышел вон.

Солнце почти добралось до зенита. До открытия портала оставалось три минуты.

Высочайшая делегация в лице брата Аркадиуса и брата Хольса, а также человек двадцать провожающих терпеливо ждали, напряженно переминаясь с ноги на ногу и поминутно поглядывая то на часы, то по сторонам. Брат Шеллар был, как всегда, абсолютно прав, когда предвидел коварное устранение своей персоны завистливыми иерархами, и сейчас Харган только опасался, не зашли ли братья слишком далеко в своих честолюбивых стремлениях и не найдут ли потом бедного советника в нетрудоспособном виде. О том, что его не найдут вообще, он старался не думать. Мрачных мыслей у него и без того хватало. Тщетно пытаясь от них отвлечься, он украдкой рассматривал провожающих, пытаясь угадать, кто из этих постылых соратничков позаботился о Шелларе и как именно.

— Время, господин наместник, — деликатно намекнул первосвященник.

— Сам вижу, — огрызнулся Харган и в который раз оглядел строй провожающих, взиравших на него с тайной надеждой.

— Мы не можем больше ждать, возьмите кого-нибудь для количества и пойдемте. По возвращении разберемся, что случилось с советником.

Харган скрипнул зубами, еще раз оглядел страждущих и вдруг понял, что не желает никого из них видеть и уж тем более оказывать им честь лицезреть Повелителя. Уж слишком явно читалось на их лицах безмолвное: «Меня! Меня возьмите!»